Американская рок-звезда дала интервью OPENSPACE.RU как желтой прессе. Хоть ее никто и не просил.

Дозвонившись Кортни Лав накануне московского концерта, ИННА ДЕНИСОВА была строго проинструктирована агентом: говорить только про предстоящий концерт и ни слова о личной жизни. В итоге, не задав почти ни одного вопроса не по теме, она получила интервью, за которое в желтой газете дали бы премию — про плохие отношения с матерью, про дочь от Курта Кобейна, про пафосную британскую аристократию и про неудачные ботоксы.

— Здравствуйте, Кортни.

— Здравствуйте, у меня к вам сразу вопрос. Сколько у вашего сайта посещений?

— Не знаю. Хотите, уточню?

— Да что уж там, сама посмотрю. Как, вы говорите, OpenSpace? Вот, гружу. Ага, у вас тут все очень литературно, так? Типа как в «Нью-Йоркере». Ну, я постараюсь рассказывать истории, а вы уж там уберете мат. Давайте вопрос.

— Вы распустили Hole в 1993 году и с тех пор выступаете одна. А почему в Москве снова будете с Hole?

— Что за чушь вы несете? Вы что, глупая? Вы правда считаете, что кому-то из читателей интересно, играю я с чертовой группой или одна? Да какая разница, кто эти люди, играющие на гитарах, Hole или какая-нибудь другая группа? Вы зачем такую хрень спрашиваете? До вас мне звонил парень, такой милый, мы с ним сорок минут проболтали, его не волновала такая ерунда, как вас. Знаете что, давайте вот как поступим. Даю вам еще один шанс. Если вы снова спросите такую же скучную хуйню, я кладу трубку. А если немного развеселите меня, буду продолжать разговаривать. Идет?

— Ужас какой, не знаю, что и делать. А вдруг следующий вопрос вам тоже не понравится?

— А вы постарайтесь, ну что вы в самом деле, не знали, кому звонили? Вы же, наверное, имеете представление о моем характере? Ну я вот такая, да. Мне должно быть интересно, а вы меня грузите. Давайте вопрос, мое время идет.

— Вас когда-нибудь кто-нибудь ввергал в такую же пучину ужаса, как вы меня сейчас?

— (Смеется.) Вы что, правда в ужасе? Бросьте. Давайте поболтаем, так и быть. У меня на самом деле не такой и ужасный характер, честное слово. И вообще, мне сорок семь лет, с кем мне воевать? Все почему-то думают, что я монстр. Знаете, в эти выходные я была в Хэмптонсе, у своих знакомых. Таких богатых-богатых, у них даже Гордон Рамзи готовил на этом вечере. За столом были одни банкиры, все разговоры — деньги-деньги-деньги. Я в детстве насмотрелась всего этого дерьма — мы были очень богатыми, но при этом отвязными. Вы, русские, знаете, что такое rich hippies в Америке?

— Можем только догадываться.

— Ну вот, это когда взрослые подмешивали LSD детям в кашку. Вы спросили про ужас — им была моя мама. Она всегда врала, что у нас нет денег, а их реально было полно. На этом ужине в Хэмптонсе я сказала своему соседу, сколько денег на самом деле было у моей матери — около семи миллионов, — он чуть со стула не грохнулся. В общем, мамочка была набита баблом под завязку. Но вы представляете, она была такой жадиной, что мы с Дженни, моей младшей сестренкой, которая в какой-то момент родилась от одного из ее мужиков, платили ей квартплату. Мама все время выходила замуж за каких-то клинических идиотов, один вообще был то ли трансвеститом, то ли транссексуалом. К чему я все это говорю? К тому, что, несмотря ни на что, я ходила в хорошую частную школу. Когда мне было 14 лет, за месяц спалила 150 тысяч долларов. Вела какую-то совсем сумасшедшую жизнь — напивалась, вываливалась из окон такси. Зачем-то вышла замуж совершенно пьяная в Лас-Вегасе. Это не за Курта, это раньше. И знаете, чем закончился вечер тогда в Хэмптонсе? Обратно меня подвозил друг. Ему позвонила его мать, которая сидела рядом со мной на ужине. Спросила, кто я такая. И когда узнала, изумилась. Сказала, что такой приятной и вежливой женщины, как Кортни Лав, она не встречала со времен своего бала дебютанток. И посоветовала мне уволить пиарщика. Дескать, это он виноват в моей репутации. А по мне, так никто ни в чем не виноват. Просто у людей в жизни бывают разные моменты.

— Вы часто общаетесь с людьми, живущими в Хэмптонсе?

— А вы думали, я с помойки, да? А я в этом году на скачки в Эскотт еду. Меня пригласили не кто-нибудь, а мои друзья из семьи Марч (влиятельное британское семейство. — OS). Вы, русские, знаете что такое toff?

— (Быстро смотрю в интернете.) Да, знаем.

— Что-то вроде «аристократические сливки». В этом году слово вошло в моду после свадьбы принца Уильяма. У меня много друзей этого круга. В этот раз будет Пиппа Миддлтон, сестра Кейт (жена принца Уильяма. — OS) — она, кстати, фанатка моей группы. Одна проблема — идиотская шляпка. Ужасно не хочу это надевать. Ее же гвоздями к голове прибивать нужно. У них там есть принцесса Евгения, она все время в дебильных шляпах ходит, и над ней все смеются. Я уже даже позвонила Филиппу Трейси, чтобы он сделал мне шляпу поспокойнее. А то и вообще пришла бы в кожаных штанах, у меня есть отличные. Что вы там спрашивали, много ли у меня таких пафосных друзей? Ну вот, как видите, я не то чтобы от них в бурном восторге. Британские аристократы считают себя такими важными, а на самом деле просрали все свои деньги, потому что поставили на фашистов в 30-е. Дай им волю — снова проголосуют за Гитлера.

— Вы бы поаккуратнее высказывались.

— Ой, чего мне бояться? В Москву не пустят, что ли? Я вообще-то наполовину еврейка, так что имею право. Точно, кстати, не знаю, еврейка или нет, но думаю, что да. Что вы там еще хотели узнать?

— Хотела спросить, почему в кино почти не снимаетесь.

— А не в чем. В последнее время видела только два фильма, в которых захотелось сыграть, — «Шерлок Холмс» Гая Ричи и еще какой-то, не помню. Мне вообще постоянно что-то предлагают. Но я отказываюсь. Последнее — документальный Hit So Hard, про барабанщицу Hole Патти Шемель, вы видели? Я недавно посмотрела и чуть в обморок не упала. Я творила какую-то жуть в 1995-м: вы можете видеть, как я прыгаю со сцены в толпу с высоты 30 футов, и люди в партере буквально меня насилуют! Они хватают меня за грудь, за задницу, суют руки в пизду. Рвут на мне платье. И я вылезаю на сцену, вся в крови, в одном разорванном лифчике, и ору: «Вы вообще, черти, в курсе, что мне нравилось это платье?» И играю дальше, а из коленки хлещет кровь. И я не остановилась, пока не залила кровью всю сцену. В общем, меня отвезли в больницу, наложили 28 швов на коленку, остался огромный шрам. О чем это мы? Ах да, о кино. Я уже смирилась, что не каждый режиссер — Милош Форман. У меня очень высокие стандарты. Тут какие-то сволочные продюсеры недавно подкатили к моей дочери. Предложили какую-то ерунду, вроде «Сумерек». Я их чуть не убила. Не хочу, чтобы ее трогали, пока она учится. Они только и хотят наброситься на дочь Кобейна, как на мясо, но я этого никогда не позволю. Слава богу, Фрэнсис Бин умная девочка, и сама не хочет славы — ей достаточно участия в мюзиклах в школе. Я предложила устроить ее в актерскую школу, в которую ходила Скарлетт Йоханссон, но Фрэнсис Бин попросила оставить ее в покое. Сказала, что ей за глаза и за уши хватает моих голливудских друзей. В общем, она умница, и ведет себя правильно. Ее счастье — единственное, что меня вообще волнует в жизни, если серьезно. Недавно она дала мне почитать свой дневник — я поразилась, насколько же мы с ней похожи. Она такая же хрупкая. И мне ужасно хочется защитить ее от этого ада под названием Лос-Анджелес. Сберечь ее душу.

— Мое интервью последнее в вашем списке. Что будете делать, когда положите трубку?

— Мне нужно к дерматологу, инъекция ботокса. Первая за четыре года. Что-то я так волнуюсь, что будет видно. Хотя он Мадонне делал, вроде ему можно верить. Я уже однажды переборщила, было так уродливо. Не хочется, чтобы опять так случилось. Мне вообще-то вчера исполнилось 47. Даже не знаю, стоит ли поздравлять с этим. Тебе сколько лет, кстати? Ты колешь ботокс?

— Ммм… Тридцать один.

— Вся жизнь впереди, еще трахаться и трахаться. Ты, кстати, оказалась нормальная. Приходи на концерт, если хочешь. Целую, дорогая, прости за то, что разозлилась на тебя вначале. Со всеми бывает.