Наверное, уже было. Но все равно:

Мертвые не нажимают на курок.
Чтобы понять, почему очередная "теория заговора", которыми Америка сыта
по горло, не была отвергнута с порога, следует сразу отметить, что автором
ее был не малахольный журналист или кинорежиссер, а бывший
полицейский и ныне практикующий частный детектив. Хотя, разумеется, не
обошлось без журналистов и режиссеров: спустя четыре года два канадских
журналиста, Гальперин и Уоллес, опубликовали книгу "Кто убил Курта
Кобейна", ранее вышел на экраны документальный фильм Ника Брумфильда
"Курт и Кортни"; и фильм, и книга на свой лад подвергали сомнению выводы
официального расследования. Однако основную работу проделал именно
Грант.
Итак, 3 апреля Кортни Лав позвонила Гранту в его офис в Беверли Хиллз и
попросила приехать к ней в отель. Здесь она рассказала ему, что кто-то
пользуется кредитной картой ее мужа, которую она уже заблокировала, и
попросила выяснить, кто. Она упоминула, что Курт желает с ней развестись и
что она требовала, чтобы Курт отправился в Лоллапалузу - не ради себя, так
хоть ради дочери. К тому же она сказала, что не знает, где Курт.
Впоследствии, однако, человек, исполнявший у Кобейна обязанности бэби-
ситтера - Майкл Дьюитт по прозвищу Кали, заявил, что днем раньше звонил
Лав и сообщил, что видел ее мужа неподалеку от его дома в Сиэтле.
На другой день Лав сообщила Гранту, что заявила в отдел о пропаже людей,
но отчего-то сделала это от имени матери Кобейна, Венди О'Коннер. Тогда
же она сообщила ему, будто "все знают, что он хочет умереть". Грант
связался с агентством в Сиэтле, однако там ничего за двое суток установить
не смогли. Тогда Грант вызвался поехать в Сиэтл сам.
В Сиэтле он встретил Дилана Карлсона, и вдвоем они обыскали дом. На
другой день они предприняли вторую попытку. Все это время Грант не
подозревал о существовании в доме оранжереи. Дилан позвонил в Лос-
Анджелес Лав и узнал, что та задержана по подозрению в хранении
наркотиков. А на следующее утро труп Кобейна обнаружил электрик.
Согласно впоследствии опубликованному полицейскому рапорту Кобейн
был найден в запертой оранжерее; у двери, ведущей на балкон, стоял стул -
собственно, этот стул и превратился позже в баррикаду в отчетах прессы.
Замок же на двери был автоматическим, так что закрыть ее можно было,
просто хлопнув. С любой стороны.
Один из полицейских достал из лежащего рядом бумажника водительское
удостоверение и положил его перед бумажником, дабы сфотографировать.
Отсюда проистекла история о якобы положенным самим Кобейном на
видное место документе, удостоверяющем личность. Собственно, в этом не
было нужды, поскольку голова Кобейна не была "разнесена", как потом
заявила Лав: лицо было повреждено, однако вошедший полицейский сразу
узнал в мертвеце Кобейна, с которым был хорошо знаком.
Дальше появляется главная странность, которую не в состоянии объяснить
даже самые рьяные защитники теории самоубийства: на руке у Кобейна были
следы от недавних инъекций, а в крови его было обнаружено 1,52
миллиграмма морфина (продукт распада героина) на литр, а также следы
диазепама - транквилизатора, усиливающего действие наркотических
препаратов. Но и без него такое содержание морфина в крови показывало,
что туда было введено 225 - 240 миллиграммов героина, что в три раза
превышает установленную во врачебной практике смертельную дозу. В связи
с этим не вполне понятно, для чего накроману, сделавшему себе заведомо
смертельную инъекцию, брать ружье и стрелять себе в рот? Но дело даже не
в этом: согласно независимым медицинским исследованиям, во всех случаях,
напоминающих случай Кобейна, смерть человека, независимо от его степени
привычки к наркотику, наступала в течение нескольких секунд - некоторые
даже не успевали ввести содержимое шприца до конца. Немедленное падение
мышечной активности - стандартный результат введения даже гораздо
меньшей дозы. Так что возможность, что Кобейн после инъекции всял ружье
и выстрелил себе в рот, представляется крайне сомнительной. Одна из
статей, приводящая данные клинические сведения, так и называлась:
"Мертвые не нажимают на курок".
Однако ситуация было еще более странной: в ружье был не один патрон, а
три патрона, что само по себе не удивительно, но вместе с вышесказанным
рисует картину просто былинную - точно субтильный Кобейн боялся, что его
не возьмет ни героин, ни транквилизатор, ни первая пуля. Для верности
самоубийце стоило бы еще подпалить дом и просунуть голову в петлю.
Многие вопросы снимало ружье; оно было отправлено на экспертизу. Каким-
то образом экспертиза была сделана только спустя месяц. На ружье не было
найдено ни одного четкого отпечатка пальцев (стандартная форма,
объясняющая, как правило, отсутствие отпечатков как таковых). Довольно
трудно себе представить, как человек, перехватывающий ружье в
непривычное положение, не оставляет ни единого разборчивого отпечатка.
Мало того, та же самая ситуация получилась и с ручкой, которой было
написано лежащее на столе письмо.
Само письмо оставляет двойственное впечатление. Оно занимает собой
стандартный лист альбомного формата и содержит пространное и несколько
вычурное описание Кобейном собственных чувств по отношению к музыке,
рок-н-роллу, своему творчеству и своей разочарованности во всем этом. В
нем нет ни одной фразы, прямо говорящей о смерти или самоубийстве.
Напротив там говорится следующее: " Мне нужно немного побыть немым,
чтобы вернуть себе тот энтузиазм, который я имел ребенком". Это больше
похоже на желание не писать музыку, нежели на желание умереть.
Журналистов особенно впечатлила фраза: "У меня больше нет страсти, но я
помню: лучше сгореть, чем раствориться". Можно подумать, что они
впервые столкнулись с романтическим клише, весьма подходящем натуре
Кобейна.
Единственная фраза, более-менее указывающая на желание Кобейна уйти из
жизни, - это уже процитированное выше финальное обращение к жене.
Однака тут есть два "но": в оригинале он обращается к Лав с выражением
"keep going", что можно перевести как "живи", а можно - "продолжай делать
то, что делаешь". Например, играть музыку и воспитывать дочь, чья жизнь
без отца будет "куда счастливее". Отец при этом не обязан умирать. Ему
достаточно прости уйти из семьи.
Другое "но" заключается в следующем: последняя строка в письме заметнее
светлее основного текста, словно ее писали с другим нажимом или другой
рукой. Грант разослал факсимиле письма нескольким экспертам-
почерковедам. Они нашли от десяти до двадцати несовпадений в деталях
почерка в этой приписке по сравнению с остальным текстом.
Но вернемся к Гранту. 13 апреля он вылетел в Лос-Анджелес для встречи с
поверенной Кортни Лав Розмари Кэролл. Та сообщила ему довольно
загадочную вещь: в то время, когда он собирался вылететь в Сиэтл на поиски
Кобейна, Лав звонила Дилану Карлсону и сказала ему буквально следующее:
"Будь уверен, что ты посмотрел оранжерею". Между тем за два дня поисков в
доме Карлсон ни разу в оранжерею не поднялся и не сказал о ее
существовании Гранту. Впоследствии на вопрос "почему?" он ответил: "Это
маленькая грязная комнатенка. Я и не думал, что там что-то есть". Грант
замечал, что сам по себе этот факт не произвел бы на него никакого
впечатления, если б не вся атмосфера "неправильности" происходящего. О
сходном ощущении ему сообщила Кэролл. О том же сказала и мать Кобейна,
с которой Грант встретился, вернувшись в Сиэтл.