[Я знала, что он скоро умрет...]
МОНОЛОГ
Уэнди О'Коннор, мать Курта Кобейна, в интервью газете «Today».

Самоубийство Курта не было случайностью. Он тщательно обдумал свой шаг и методично его осуществил. Последние два года я прожила в уверенности, что он скоро умрет. Судьба уготовила ему очень короткую жизнь.
В конце концов терпению его пришел конец. Я была у него дома в начале года и все увидела своими глазами. Постоянные телефонные звонки, работает факс, у порога - посыльные, чуть поодаль - фэны разбили лагерь. И так с утра до ночи, день за днем. Счета, ведомости, документы, интервью - все очень срочно. «Мама, я хочу умереть...» - эти слова я в последние месяцы слышала от него по телефону все чаще.
Я продолжала твердить сыну: слушай, ты же можешь остановиться в любой момент. Займись живописью, фильмами. «Мама, ну как же я могу - у меня, знаешь, сколько теперь всяких обязательств: семья, дом, счета...» Почему-то он вдолбил себе в голову, что, если не рок-музыка, то все, конец, снова придется работать вахтером…
Когда родилась Фрэнсис Бин, он был вне себя от счастья. Как же он любил с ней возиться! Но чем дальше, тем больше мучила его одна мысль: а что если дочь, когда подрастет, возненавидит отца-наркомана? Он не хотел, чтобы Фрэнсис Бин увидела его таким, но отказаться от наркотиков уже не мог. И еще он хотел предостеречь таким образом всех, кто его любит. Курта ужасала мысль о том, что многие из фэнов «Нирваны» могут последовать его примеру и сделаться наркоманами.
Так что, мне кажется, Курт в каком-то смысле совершил поступок, достойный сильного человека. Инцидент в Риме был, конечно же, первой попыткой уйти из жизни. Я сразу поняла, что это его радостное «выздоровление» — не более чем шутовская инсценировка. Одной ногой он уже стоял в могиле.
Сразу же после исчезновения Курта у меня в доме стали раздаваться звонки. Он молчал, слышно было лишь дыхание. Последний звонок был шестого апреля в 5.30. К тому моменту Курта искали уже пять дней. В газетах появились сообщения о том, что Курт умер пятого числа, но я знаю, что шестого звонил мне он, хотя снова не услышала от него ни слова. Может быть, он захотел в последний раз услышать мой голос.
Незадолго до этого я просила его: «Не вступай ты в этот клуб дураков!» — имея в виду Морриссона, Джоплин, Хендрикса. Когда эти слова появились в печати, все решили, что я предостерегала его от самоубийства. Но он-то понял меня иначе. «Неужели ты тоже позволишь наркотикам убить себя?» - спросила я его тогда. Вот он и решил, что уйдет другим путем - убьет себя иначе. Это я повинна в его смерти. Может быть, он снова попытался бы принять смертельную дозу наркотиков, и тогда у нас был бы еще шанс его спасти...
Курт выбрал оранжерею по двум причинам. Во-первых, он хотел, чтобы дом этот после его смерти остался Кортни и Фрэнсис Бин, и просто не мог осквернить одну из комнат. Во-вторых, пол в оранжерее был устлан линолеумом. Мой сын во всем был очень аккуратен.
Курт с женой были буддистами: потому-то Кортни и решила устроить прощальную церемонию с участием буддийского священника. Во время песнопений меня посетило видение: это был Курт в ярко-голубой выпускной мантии. Восторженно-радостным выражением лица он чем-то напоминал Иисуса. Но на губах его играла знакомая усмешка: мол, как я вас, а? Я как-то гортанно вскрикнула, и в то же мгновение фигура стала исчезать, удаляться куда-то, словно светящаяся ракета.
И вот его нет со мной больше...